К вопросу об авангарде во взросло-детской литературе

Доклад на I-й научной конференции памяти Ю.С. Степанова «Научные поколения и лингвистические парадигмы цивилизации XX-XXI вв.» в Институте языкознания РАН.

На конференции, посвященной научному наследству Юрия Сергеевича Степанова, и шире, научным поколениям, хотелось бы поговорить о двух вещах: во-первых, о наследовании не только научном, но и художественном (заметим, что Юрий Сергеевич был не чужд искусству и сам пробовал себя как драматург), и во-вторых, о поколении, которое каждый человек «носит внутри себя» – о соотношении «взрослый» и «детский» в писателе и читателе. Известно, что Юрий Сергеевич интересовался детской литературой. К сожалению, мы почти не говорили об этом, но вот этот мой доклад – как будто продолжение разговора… Речь пойдет о двух писателях – Юрии Ковале и Александре Дорофееве, которые связаны друг с другом как эстетическими, так и родственными узами.

Я буду опираться на два издания: «Опасайтесь лысых и усатых» Юрия Коваля и «Божий узел» Александра Дорофеева¹. О прозе Юрия Коваля и о нём самом написано довольно много, сейчас вышло второе издание «Ковалиной книги», где около 50 авторов, и одна из центральных идей в этой книге – что Коваль писал так, что было одновременно интересно взрослым и детям. Сам же он оставил чудесные воспоминания о Борисе Шергине, Иване Соколове-Микитове, Арсении Тарковском, с которыми он дружил. Здесь налицо наследование художественное – проза Юрия Коваля принадлежал определенной традиции, которая с одной стороны, характеризуется сказовым началом, особой любовью к слову, и с другой – любовью к природе. Об этом я писал в недавней статье о Юрии Ковале в Литературной газете, № 5, 2013.

В свою очередь, наследниками Коваля в художественном смысле являются писатели из клуба «Черная Курица», к которому я принадлежу, и который пересекался с семинаром Коваля (он вёл несколько лет семинар при журнале «Мурзилка»). Здесь можно отметить Марину Москвину, Александра Торопцева, Бориса Минаева и Александра Дорофеева. В этом докладе я остановлюсь более подробно на творчестве Дорофеева. На мой взгляд, вещи Коваля и Дорофеева можно назвать авангардом в детской литературе, это новое качество литературы: сейчас возникает так называемая взросло-детская, двунаправленная литература. Мы благодаря ей начинаем лучше понимать, что такое детская и что такое взрослая литература².

Начиная примерно с 9-10 лет в ребёнке формируется взрослый – и подростковая литература апеллирует к этому рождающемуся взрослому с его ответственностью и «взрослой» проблематикой.

Многие вопросы у ребёнка и взрослого общие – и один из таких вопросов – неведение будущего. Можно оставаться в неведении, можно вопрошать, а можно всеми силами стараться прознать о будущем.

Возьмём рассказ «Без крыши» Александра Дорофеева. Муся, тётя главного героя, не замужем – и в таком положении её будущее максимально открыто и вызывает большой интерес. Она видит везде приметы и предсказывает будущее на основании снов. На этой почве у неё даже в некотором роде «поехала крыша» – и поступает она не очень деликатно: буквально пытает главного героя каждое утро, выспрашивая, что ему снилось.

Главный герой и его мать оказываются в неволе у Муси. Вот как начинается рассказ:

Тётя Муся знала толк в снах. Каждый оборачивался эдаким пеньком, а то и курганом, на который она усаживалась, осматривалась, решала, куда дальше по жизни. И пути выбирала верные – так ей казалось. Поэтому с готовностью, как шустрый компас, указывала дорогу желающим, которых, правда, было немного – моя мама да я. И не то чтобы желающие, а, скорее, подневольные.

Каждое утро тётя допрашивала – что и как снилось. Порою и вспомнить-то было нечего. Так, бледные тени, серенький туман. Но тётя настаивала, и приходилось напрягаться, возвращать сны, как выветрившиеся, полуразрушенные стихи.

— Вроде бы сижу на табуретке, а вокруг улитки ползают…

— Э, милый, сон в руку! Отлыниваешь от учения и труда.

Итак, свои знания тётя Муся использует, чтобы воспитывать подростка…

Ясное дело, ему это не нравится!

Далее у Муси сны начинают путаться с явью и она начинает гадать не только по снам, но уже и по реальной жизни, рассматривая события в ней как приметы из снов.

Муся узнает, что зоолог (а дело происходит в посёлке) сел на дикобраза – и начинает интерпретировать это событие как случай из сна. Но это реальность: у зоолога дома живет дикобраз!

Люди живут абсурдной жизнью, которая напоминает сон – и этот абсурд, художественно выраженный, оказывается некой высшей ценностью, радостной улыбкой бытия.

Однако абсурд может повернуться и своею злой стороной – когда жених тёти применяет в разговоре с ней образ «дом без крыши», она принимает метафору за образ из сна и говорит жениху неприятные слова, предложение провисает в воздухе, здесь же потерянные надежды.

К нам в ту пору захаживал частенько ссыльный генерал Евгений Бочкин, и от него, конечно, уже ожидался решительный поступок. Вроде женитьбы.

Тем вечером за чаем генерал постучал ложечкой о стакан и, поднявшись, произнёс:

— Представьте, Мусьён, мне приснился дом без крыши…

Тётя заметно побледнела и отвернулась, а Бочкин продолжал:

— Кирпичный особняк. В три этажа. С крылечком и балконом. Но без крыши. Смысл очевиден! Дом – это я. Вы, дорогая, — крыша, которую надобно водрузить на место, — закончил он, и стало очень тихо.

Наконец тётя с неожиданной досадой и злостью сказала:

— Да что вы понимаете в снах?! Это вам не «мёртвая петля», не «штопор» и не «бочка»! Тоже мне – особняк!

Решительный Евгений Бочкин замер на миг, как в подбитом самолёте перед катапультированием, и нажал красную кнопку:

— Вы много понимаете! Генерал – слыхали!? – к неприятностям! Помилуйте, что за дремучесть! Впрочем, у вас – дрёма. У меня – честь… имею! – щёлкнул каблуками, как застрелился, и вышел навсегда.

Всё произошло так стремительно. Воздушный бой! Смертельно-скоротечный!

— Как понимать, Муся?! – воскликнула мама.

Тётя блуждала по столу мрачными глазами, и отблёскивал в них чайник, за которым угадывалась тёмная бездна всеведения.

— До последнего верила, — прошептала она. – А ему, дураку, — дом без крыши.… Значит, скоро полная отставка, да к тому же облысеет. Подлец! – взмахнула рукой, как бы ставя крест на генерале.

Да, можно было понять тётю. Но как Бочкина жалко! Не знает, бедняга, печального будущего, а здесь, за чайным столом, всё известно, всё расставлено, как сервиз, по местам. Просто страшно!

И поныне, как увижу дом без крыши, — оторопь берёт. Чудится лысый генерал в шароварах, с тяпкой, у грядки лука-слезуна.

На другой день тётя по обыкновению расспрашивала о снах.

— Лежу на диване, — припомнил я. – А по небу звёзды плывут.

— Странно, — сказала тётя, особенно суровая со вчерашнего чаепития. – Не ожидала от тебя. Звёздное небо – к исполнению желаний.

Кажется, она позавидовала. Не догадывалась тётя, какое у меня скромное желание. Об одном я мечтал – чтобы никто не заглядывал в моё будущее, не морочил его, не толковал меня так да эдак.

Будущее моё темно. А может, и светло. Во всяком случае — мне неведомо. Только бы не приснился дом без крыши. Хотя и в этом, если разобраться, ничего дурного.

Тема рассказа – чрезмерная любознательность, желание влезть в душу человека и претензия на его будущее… Родственная забота, которая хуже каторги.

Эта тема интересна взрослым и детям – сколько мы встречали таких тёть и дядь, которые берутся судить о нас, не спрашивая на то разрешения… При нынешнем инфантилизме взрослых детство оказывается тем миром, в котором писателю можно ненавязчиво провести свою траекторию, не задевая злых взрослых.

В писателе, который пишет для детей, живет ребёнок. Именно этот ребёнок (вернее, образ этого ребёнка) помогает найти общий язык взрослому человеку с детьми.

Через него писатель транслирует своё сообщение ребёнку-читателю.

Рассказ «Без крыши» годится для взрослых и детей. Что их этого следует?

В самом общем виде следует рассмотреть такую схему: писатель (справа) даёт подростку-читателю личностное сообщение сразу на двух уровнях: как ребёнок-ребёнку (красная стрелка) как взрослый – взрослеющему человеку (синяя).

Детство читателя придаёт тексту новое измерение – это другой уровень: читатель-ребёнок видит то, что обычно невидимо взрослому. Но и взрослый в детском рассказе увидит то, что недоступно ребенку – так возникает стереоскопический читатель, взрослый ребенок, который в целом глубже, выше и объёмней, чем обычный взрослый читатель. Чтобы удовлетворить его вкус, нужно очень постараться.

Рассказ, который годится для взрослых и детей, имеет особую динамику. Чтение его имеет для ребёнка большее значение, чем для взрослого. Ведь детство – это действие: и по мере поступления сведений из внешнего мира ребёнок растет, подросток произрастает и в конце рассказа он уже не тот, что в начале. Так бывает и со взрослым читателем, скажете Вы, но взрослый меняется меньше, он сформирован, а ребенок – больше, он формируется, как личность.

Итак, рассматривая взросло-детскую литературу, мы видим два её отличия от взрослой: наличие двух уровней восприятия и динамику.

В этом смысле рассказ взросло-детского писателя гораздо объемней, чем просто рассказ взрослого или рассказ детского писателя, который апеллирует к ребёнку. В таком рассказе есть то новое качество, которое связывают с авангардом в литературе.

Примечания:

¹ Книга вышла в 2013 году издательстве «Жук», рассказ можно прочитать здесь.

² Есть, конечно, рассказы для взрослых, в которых фигурирует ребенок, рассказы о детстве… Но это тема отдельная.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>